Добрый вечер, ясный мой!
«И каждый вечер, в час назначенный» строчу тебе весточку – в сырой сентябрьский воздух, в стылое небо, в безвылазную тишину пустой комнаты, с писарской прилежностью века минувшего склонившись к столу.
Зябкая скука вместо теплой шали окутывает плечи, дни не оставляют надежд на солнце, бумажные дела наползают, обступая плотным кольцом (двумерные химеры!
)
Бог весть, когда снова увижу тебя – ох уж эти мне осенние ночи, что «на двенадцати подводах едут!» Тягучие минуты и глухие остановившиеся часы.
Выброшена на произвол предзимья, уединения, отгорожена от тебя стеной листопадов, верст, дождей и туманов – и все же пытаюсь достучаться, дозваться тебя, не голосом, нет, одной достоверностью мысли.
«Письмо – как спектральная сила мысли – движется в одиночестве».
Осень и одиночество – неразлучные сестры. Блаженно сиротство голых дерев! Оно сродни моему теперешнему состоянию. Леса стоят неколебимо-торжественные, напоенные светом, насквозь просолнеченные, но так хрупко, недолговечно это златотканое божество. И сквозь пышность-кудрявость проступает «узор отточенный и мелкий», скупой штриховой рисунок.
Ей-Богу, я надышалась этой тихой лучезарностью (небывалая осень, уверяю тебя!) и стала писать цикл «Осень ясноглазая» - и туда неизбежно вползли мои думы о тебе.
«Где ты, мой друг, за долами и за синими морями?» Пусть же не тускнеют твои глаза, не гаснет улыбка! Светлой тебе осени!
Из "Дневника ожидания")